Маячник. Маяки России и мира | Фонд "Русское маячное общество" | Russian Lighthouse Society

Как помнит постоянный читатель газеты "Заветы Ленина", маяку Низменному в сентябре 2003 года исполнилось 100 лет со дня ввода его в эксплуатацию.

 

Освещая это событие, начальник маяка М.Г.Саруханов в статье "Маяку Низменному - 100 лет" ("Заветы Ленина" от 18 сентября 2003 года) рассказал историю маяка. Рассказал также о его технических средствах, назвал фамилии тех, кто ранее трудился на маяке и кто теперь продолжает нести трудовую вахту. Упомянул М.Г.Саруханов также и фамилию первого смотрителя маяка. Это был человек по фамилии Коновалов. До своего назначения на должность смотрителя маяка он работал тут же в качестве десятника по строительству.

Ранее, в 2000 году, в 34 томе "Записок Общества изучения Амурского залива" (Владивосток, 2000 год) краевед В.Г.Квашин опубликовал статью "Маяк Низменный", По словам В.Г. Квашина, посетившего маяк Низменный во время своего 260-километрового одиночного путешествия по труднодоступным районам Приморья в 1999 году, маячники в то время считали, что первым смотрителем маяка был некто Давидович, похороненный недалеко от маяка в 1907 году. Услышал В.Г.Квашин из уст маячников и трагическую историю, приведшую к гибели Давидовича. По их словам, в 1907 году Давидович вёз с собой век­сель на один миллион рублей, предназначенный на оплату за установленное оборудование маяка. Китайские хунхузы, каким-то образом узнавшие об этом, решили, что Давидович везет с собой чистые деньги, убили его по пути следования. Заинтересовавшись этой историей, В.Г.Ква­шин, по возвращении во Владивосток, решил начать поиск сведений о Давидовиче, и поиски его увенчались успехом.

В газете "Дальний Восток" от 4 августа 1907 года в разделе "Дневник происшествий» он нашел заметку о гибели от собственного оружия по дороге на маяк Низменный заведующего Милоградовской телеграфной конторой Иоиля Викентьевича Давидовича. Это сообщение опровергло красивую легенду о судьбе первого смотрителя маяка. Давидович был чиновником совершенно другого ведомства и никакие хунхузы на него не нападали.

 

Любопытному читателю, наверное, интересно будет узнать, как могло случиться, что человек, не имевший никакого желания умышленно заст­релиться, вдруг погиб от своего оружия? Ответ на этот вопрос найдем в записанном автором этих строк в феврале 1964 года в Ольге рассказе ста­рожила, ушедшего из жизни в 1972 году, Нестера Семеновича Соломонюка. Вот что он рассказал тогда: "С 1904 по 1908 год я служил писарем на почтовой станции Даргомыжской, находившейся севернее Маргаритово по тракту в 21 версте. Содержателем станции был Тимофей Измаилович Васильев. Кроме меня, хозяина и его жены Марии, на станции были два ямщика - Михаил Полищук и крещеный китаец Михаил Ольгинский. Станция располагала двумя тройками лошадей и ещё была одна лошадь для перевозки различных хозяйственных грузов. Однажды в середине лета 1907 года на Даргомыжскую прибыл заведующий Милоградовской телеграфной конторой Давидович и потребовал представить ему тройку в тарантасе для поездки на маяк Низменный. На станции в тот момент кроме меня, находилась жена Тимофея Измаиловича и ямщик Михаил Ольгинский. Сам хозяин отсутствовал.

 

Согласно открытому листу, Давидовичу положено было представлять только пару лошадей и только по тракту, а не куда-то в сторону, хотя бы на версту. Я, сославшись на инструкцию, его требование отказался выполнять. Но так как мой хозяин и Давидович были лицами, служившими в одном ведомстве, я предложил взамен тройки в тарантасе верховую лошадь под седлом в сопровождении ямщика. Это было все, что я мог решить своею властью в отсутствие хозяина. Мое предложение Давидовича не устраивало, и он потребовал представить ему жалобную книгу. Эта книга у нас всегда лежала на столе. Все листы ее были пронумерованы и прошнурованы. Конец шнура на последнем листе был залит сургучом и на нём стояла ведомственная печать. Второй конец шнура был прибит к подоконнику и имел такую же печать. Давидович сел писать жалобу, а я пошел к хозяйке с докладом. Выслушав меня, Мария сказала: "Дай Давидовичу одну верховую лошадь и пусть с Ольгинским едут на маяк". Я ответил: "Я ему так и предлагая, но он потребовал жалобную книгу и сел писать жалобу". Хозяйка в сердцах бросила: "Ну и черт с ним. Пусть пишет и сидит до вечера, пока Тимофей не вернется".

 

Вернувшись к Давидовичу, я застал его сидящим за столом спиною ко входу в комнату. На столе лежала открытая жалобная книга с написанной жалобой. Теперь уже содержание жалобы я не помню. Запомнилось то, что текст жалобы был дважды перечёркнут с угла на угол. Запомнился мне и необычный цвет чернил, которыми писал Давидович - золотистый. Я никогда потом в своей жизни не видел таких чернил, хотя и пришлось служить старшим писарем в царской армии. Не оборачиваясь ко мне, Давидович коротко бросил: "Давай верховую лошадь". Я пошел к ямщику Мишке Ольгинскому и сказал, чтобы он готовил лошадей для поездки на маяк.

 

Выслушав меня, Михаил сказал: "Давай оседлаем для Давидовича Мандзика. Давидович вредный, в нем пудов шесть весу будет. Он любит быструю езду, лошадей не жалеет. Я его хорошо знаю. Едучи на лошади, никогда с неё не слезет под перевалом. Мандзик - конь уросливый и обязательно сбросит его на перевале". Я согласился. Пока Давидович усаживался на коня, я держал Мандзика за уздечку, И как только я убрал руки, Мандзик бросился вскачь по дороге. За спиной у Давидовича болтались дорожная сумка и неизменная его спутница - бердана кавалерийского образца. (К сведению непосвященного читателя. Бердана или берданка - однозарядная винтовка системы американского изобретателя Х.Бердана, усовершенствованная в 60-х годах девятнадцатого века русскими инженерами А.П.Горловым и К.И.Гиннусом. Состояла на вооружении русской армии в 1868-1891 годах. Имела две модификации. Берданы кавалерийского образца были с укороченным стволом. Вместо спускового крючка у них была спусковая кнопка, не прикрытая защитной скобой. У бердан, бывших на вооружении пехотных войск, ствол был удлиненным. Имелся обыкновенный спусковой крючок, прикрытый защитной скобой). Минут через 15-20 после отъезда Давидовича прискакал Мандзик без седока.

 

Вскоре прискакал и Мишка и сказал, что Мандзик сбросил с себя Давидовича. Я спросил у Михаила, мол, не потребовал ли Давидович заменить ему коня. Мишка ответил, что нет, и поехал к Давидовичу, который ждал его на тракте.

 

На второй день ямщик Михаил Полищук пошел утром в поле искать лошадей и увидел, что Мандзик под седлом пасется в табуне. Мы на станции заподозрили неладное. К вечеру того же дня вернулся и Ольгинский и рассказал нам следующее. Как обычно, подъезжая к перевалу, Давидович с коня не слез. На середине второго перевала Мандзик начал артачиться и попытался сбросить с себя седока, но Давидович был начеку и удержался в седле. На вершине второго перевала Мандзик опять показал свой буйный характер. Опустил голову между передних ног, а задние стал сильно подкидывать. Давидович и на этот раз удержался. Но когда конь стал успокаиваться, случилось неожиданное: лопнул ремень у берданы и она начала падать с плеча хозяина. Давидович поймал её за ствол и потянул на предохранитель, спусковая кнопка угодила, видимо, под стремя и ударилась о подошву обуви. Раздался выстрел и Давидович рухнул с коня на землю. Пуля ему попала в правый бок и вышла под левое плечо. Мишка порвал свою нижнюю рубашку, как мог перевязал пострадавшего. Давидович попросил Михаила передать его просьбу начальнику маяка, чтобы тот перевёз его к себе. После ранения Давидович жил еще шесть часов и умер на маяке, где и был похоронен, так как родственников в Милоградове у него не было. Как потом мы узнали от служащих маяка, к Давидовичу приехала молодая вдова. Её с проходившего на север военного корабля на шлюпке с багажом доставили на Низменный. После похорон Давидовича она ещё некоторое время жила на маяке, а потом морем вернулась во Владивосток.

 

Спустя года полтора-два мы узнали, что она привезла богатый памятник на могилу Давидовича. Вскоре после этого трагического случая для расследования всех обстоятельств на Даргомыжскую приехал сам начальник уездной почтово-телеграфной конторы Струтинский. Мишка Ольгинский, улучив момент, сказал мне: "Смотри, писарь, не рассказывай Струтинскому, что мы умышленно дали строптивого коня Давидовичу, а то засудят тебя и меня". Вот я и молчал много лет.

 

В конце нашего разговора я спросил у Нестера Семеновича: "Не чувствуете ли вы своей вины?"

"Конечно, все мы виноваты в какой-то мере, что так нелепо оборвалась жизнь молодого человека, - отвечал мой собеседник, - но большей частью виноват в своей гибели сам Давидович, не поставил затвор берданы на предохранитель и поплатился за это своей жизнью. По характеру он был человеком грубым, заносчивым. На всех смотрел свысока. Его никто не уважал. Каждый раз, проезжая через Даргомыжскую, предъявлял какие-нибудь претензии. Все требовал быстрых, выносливых лошадей. Кричал: "Что вы мне опять быков запрягаете?!" А был бы он человеком другого характера, так не стал бы у меня требовать тройку в тарантасе, а пошел бы к хозяйке и все объяснил толком. Васильева Мария была доброй души человеком, и я уверен, что она не отказала бы ему в просьбе". Этими словами и закончил свой рассказ Нестер Семенович.